Философ - Страница 60

Никто не знает лучше меня, как быстро могут пролететь два года. Начав заново бороться с так называемым творческим кризисом – уничтожать вечером то, что было написано за утро, – я ощутил первые щекочущие нервы прикосновения того, что вскоре обратилось в постоянно владевшую мной низкопробную панику. Перечитав рукопись, я пал духом, само это занятие понемногу перекрывало кран, из которого изливались мои мысли, и в конечном счете он перестал пропускать что бы то ни было. И я занялся якобы подготовкой к работе. Составил новый список обязательного чтения. Сходил в город, купил большую маркерную доску и попытался нанести на нее сложную «карту идей» – сеть концепций, которая если что-нибудь и отражала, так только паутину, затянувшую мой мозг. Уверив себя в том, что мне необходим доступ к новым ресурсам, я позвонил в телефонную компанию и подключился к Интернету, что, разумеется, ничего не дало, за вычетом новой возможности отвлекаться на совершенно не нужные мне вещи. Пуще всего пугало меня то, что я, похоже, утратил способность концентрироваться на срок, превышавший несколько минут. Я набирал кусочек текста, вставал, потягивался, прогуливался, наливал себе стакан воды, прочитывал пару абзацев из не имевшей отношения к работе книги, садился, набирал еще кусочек, затем, поерзав, стирал все написанное, просматривал заголовки новостей, прогноз погоды… И в конце концов обнаруживал, что забрел в Википедию, в статью о «Сестрах Пойнтер», куда неведомым мне путем попал из статьи о моделях Крипке. Отчаянно нуждаясь во вдохновении, я снова и снова перебирал наши с Альмой разговоры. Все те длинные, длинные, чудесные часы – они порхали, дразня меня, на периферии памяти, исчезая при первой же попытке поймать их… А когда мне везло и пальцы мои смыкались на существенной, так сказать, идее, она оказывалась бесполезной, едва-едва трепыхавшейся – без малого мертвым нежным существом, которое я раздавил в спешке. Сама столь приятная дискурсивность, непоследовательность наших бесед не позволяла вылепить из них действенные аргументы. Мы вели разговоры иного рода. И к выводам прийти не пытались. В этом весь их смысл и состоял: думать, исследовать, не оглядываться на предельные сроки или на консультантов. А теперь Альма потребовала от меня подчинения им. Безумие! Мерзость! Я вознегодовал на нее, но тут же почувствовал себя неблагодарным скотом, а затем – человеком, пораженным параличом, подавленным… и разумеется, ни то, ни другое, ни третье писать мне не помогало.

Впрочем, одно оправдание у меня имелось – не правда ли? – и неплохое. Диссертация была лишь первым из двух стоявших на моем пути препятствий. Вторым был Эрик. Возможно, именно это и не позволяло мне как следует сосредоточиться: меня не отпускали мысли о судебном процессе. Принятое судом решение будет опубликовано в газете, разослано всем заинтересованным сторонам, а затем возвратится в суд – после чего Эрик утратит право опротестовать его. И до того времени, решил я, мне нечего и мечтать о том, что у меня вдруг появится необходимое для творческой работы присутствие духа.

В итоге к ноябрю я пришел с пустыми руками.

– Знаешь, что тебе нужно сделать? – сказал Дрю. Он встал посреди библиотеки и поднял вверх руки – точно матрос-сигнальщик. – Вечеринку устроить.

Я покривился.

– Нет, правда. Большую вечеринку, прямо здесь, в доме. Я серьезно, у него классная аура. – Он плюхнулся в одно из кресел и застонал от удовольствия. – Уххх. Вот об этом я и толкую… Как получилось, что ты меня раньше сюда не приглашал?

– Она любила покой, – ответил я, соврав лишь отчасти.

Принимать гостей Альма мне никогда не запрещала, я сам не звал их, не желая примешивать кого-либо к нашей с ней жизни. Теперь Альмы не стало и я мог показать людям, где укрывался все последнее время. Ну и похвастаться этим укрытием, чего уж там…

– Вино и сыр, а? – сказал Дрю. – Хотя нет. Ночь покера. Виски, сигары… а играть можно будет за большим столом, который в одной из первых комнат стоит.

– Это столовая, и стол в ней обеденный.

– Ну и отлично.

– Старинный.

– Тем лучше.

– Не карточный.

– Зато у него размеры идеальные. Все, что требуется, – сукном его застелить.

– Нет.

– Ладно, – сказал он и крутанул глобус. – Если передумаешь, дай мне знать.

Через холл прошла, напевая, Дакиана. Дрю вопросительно взглянул на меня.

– Домработница, – сказал я.

– Растешь, друг мой.

– Перестань.

– Совершенно как Джефферсоны.

– Ты не понял, – сказал я. – Я велел ей больше не приходить, но она все равно сюда лезет.

– Ну это уж… – он запнулся, – даже не знаю, что это такое. Кошмар какой-то.

– Да уж.

– Почему ты ее не уволишь?

– А то я не пробовал.

Он рассмеялся.

– Ничего смешного. Она меня с ума сводит.

– Неужели так трудно уволить кого-то?

– Ты и представить себе не можешь, какая она настырная.

– Так не плати ей.

– И это пробовал.

– И?

– Она начинает рыдать.

Мы помолчали, прислушиваясь к пению Дакианы.

– Ну, по крайней мере, голос у нее хороший, – сказал Дрю.

– Шестидесяти долларов в неделю он не стоит.

Послушали еще.

– Тридцать, – сказал Дрю. – Самое большее.

– Как ты думаешь, если я устрою вечеринку, Ясмина придет? Не покерную вечеринку, обычную.

– Вообще-то, вечеринки устраивают главным образом для того, чтобы встречаться с другими женщинами.

– Я не знаю других женщин.

– Ну так я знаю.

– По-моему, ей будет интересно посмотреть дом.